Политика и бизнес в Турции

[Валерий (Арчибальд)]

Феномен «политики турецких рычагов»​

Последние несколько лет Турецкая республика с ее неугомонным лидером прочно заняли ведущие позиции в информационно-политической повестке. Со стороны складывается ощущение, что ни один из процессов, в которых так или иначе участвует Россия, не обходится без участия «дорогих турецких партнеров». В странах Средней Азии турецкое влияние ощущается все сильнее. Более того, ряд комментаторов уже недвусмысленно заявляет о том, что Анкара не просто наращивает свое влияние в регионе, но делает это прямо за российский счет.

Витраж политической стратегии​

Турецкая политика на сегодняшний день – это, безусловно, политический феномен, который показывает, как при «слабых картах», пользуясь системой своеобразных рычагов, можно относительно небольшими усилиями достигать довольно существенных результатов. Интересно и то, что сам метод Р. Эрдоган позаимствовал как раз у Москвы во время сирийской кампании. В России постепенно это забыли, а вот турки отточили «принцип рычага» до уровня своеобразного искусства. Тем не менее у Турции есть свои пределы возможного и далеко не факт, что в будущем нашему южному соседу удастся не только продолжать играть дальше за десятком столов одновременно, но и вообще избежать крупного кризиса.

В данном материале автор не преследует цели охватить все аспекты нынешней турецкой политики, ее системы. Даже в формате ретроспективы это заняло бы, пожалуй, объем неплохой брошюры. Цель работы – рассмотреть формы и методы внешнеполитической экспансии, где, опять-таки, повторимся, даже играя относительно слабыми картами, Анкара уже почти десять лет умудряется добывать довольно крупные выигрыши.

Мы все знаем, что проникновение идей т. н. «Тюркского мира» идет планомерно и последовательно не только в Среднюю Азию и на Ближний Восток, но даже непосредственно в нашу страну. И, если уж наши администраторы де-факто не способны выработать им свои противовесы, то не мешает воспользоваться наработками соседа. Впрочем, автор не строит больших иллюзий на то, что в ближайшей перспективе у нас вдруг решат резко активизировать работу в этом направлении.

Когда мы рассматриваем политику Р. Эрдогана, а в той или иной степени он в течение двадцати с лишним лет стоял либо у руля республики, либо где-то недалеко от ее кормила, наблюдатель может поддаться соблазну наклеить на нее один из популярных ярлычков: «неоосманизм», «пантюркизм», «панисламизм», «правый консерватизм» и т. д. Тот, кто попытается это сделать, одновременно будет прав в конкретный момент времени и не прав, рассматривая политику турецкого лидера в целом. Турецкая политическая стратегия напоминает витраж, в котором все приведенные ярлычки-цвета на протяжении времени остаются на месте, но масштаб и их отношение друг к другу меняются в зависимости от задач момента. Это довольно специфическая витражная картина, которую можно назвать «Величие Турции», которое на самом деле наиболее полно характеризуется другим термином – «влияние».

Величие и влияние​

Величие абстрактно, а вот влияние весьма конкретно. И это первый момент, который нашим отечественным «творцам идеологии» стоило бы рассмотреть повнимательней. В чем наше величие, спрашиваем мы у наших идеологов, и нам отвечают: космос, дружба, равенство и т. п. В чем заключается турецкое величие, спросят у идеологов («дивана») г-на Эрдогана? А в том, что нет практически ни одного вопроса глобальной или даже региональной политики, где бы не присутствовала – прямо, косвенно, рядом, боком Турция. Турция влияет на все, где есть турецкие интересы. А где есть турецкие интересы? Везде, где может хоть на что-то влиять, куда может дотянуться Турция.

Этот подход только на первый взгляд кажется набором слов. В реальности за ним стоит активность сразу нескольких ведомств, которые просто обязаны административно оказывать друг другу поддержку. Не могут взаимодействовать, а обязаны помогать. Это существенная разница. Если есть какие-то региональные переговоры, то будьте уверены, что турецкий представитель как минимум будет там в качестве наблюдателя. И, став наблюдателем, он будет обязан представить план перевода себя или своих коллег в статус участника.

Если же он пока не может стать даже наблюдателем, то он будет обязан привести в турецкое консульство кого-то близкого к участникам и наблюдателям для заключения договора на покупку или поставку чего угодно, хоть подписания меморандума о намерениях. У турок нет любимой нашими администраторами системы баллов, рейтингов или по-новомодному – KPI, но все ведомства негласно соревнуются между собой по наработке таких вертикальных и горизонтальных связей.

Все это создает вокруг турецкого консульства какую-то невероятную активность, которая кажется на первый взгляд своеобразной восточной суетой, однако в нужный момент выясняется, что в каком-то региональном городском центре строительство ведет турецкий подрядчик, склады держит компания с турецкой долей и т. д., а еще через год-два приходят на крупные заказы соответствующего масштаба операторы. Турки совершенно не стесняются «спускаться» на уровень областей, регионов, автономий и даже городских центров.

Эта торгово-консульская суета по сути дела формирует на каждый регион, на каждый торговый (прежде всего торговый) маршрут своего рода досье, которое при должной постановке задач довольно оперативно превращается в дорожную карту. Таким образом, турецкая система вовсе не чуждается суеты (количества), поскольку хорошо понимает, что она постепенно перейдет в то самое влияние (качество). Ничего подобного, к великому сожалению, у России нет, вероятно, потому что суета не пристала великой державе. Вот в Анкаре с этим принципом бы поспорили.

Калейдоскоп нарративов​

И тут проявляется подход к тому, что мы выше назвали «политическими ярлычками». Ведя переговоры с представителями консульства, вы напрасно будете пытаться добиться некой четкой линии. Вы работаете в данном регионе, потому что вы продвигаете исламскую повестку в турецком варианте? Нет, мы светское государство с консервативными исламскими нормами. Вы работаете данным образом, продвигая реинкарнацию «Великолепной Порты»? Нет, Османская империя была мировым культурным явлением, и в регионе это помнят, мы только следуем традиции.

Вы работаете в регионе, потому что тут высок процент тюркского населения? Мы лишь поддерживаем культурные и языковые связи. Вы стремитесь работать в Европе, но Европа невероятно далека от традиционных ценностей. Что поделать, Турция – это часть Европы, без Турции не было бы современной Европы. Анкара поддерживает националистические течения? Мы многонациональное государство, посмотрите на структуру нашего бизнеса.

Весь этот «калейдоскоп нарративов» в полной мере задействуется при необходимости и во внутренней политике, поскольку по ситуации позволяет постоянно формировать вокруг Р. Эрдогана политический, консервативный в основе центр и раз за разом проскакивать ямы и проблемы, с которыми сталкивается турецкая экономика, в последние годы сильно страдающая от курсовых колебаний. Турция – это экономика экспорта товаров. Только за 2021 год оттуда вывезено продукции на 226 млрд долларов.

Это еще не профицит баланса, но надо учесть, что только турецкий туристический бизнес ежегодно привлекает в страну еще по 20 млрд долларов. Поскольку Анкара не может пока справиться с непокорным курсом лиры, то она использует своеобразную систему торговых хабов для ряда биржевых товаров. И эти хабы играют далеко не последнюю роль в обеспечении, казалось бы, парадоксального явления – при дефиците торгового баланса и слабой валюте Турция во многих странах выступает инвестором в торговых операциях, кредитором.

Пользуясь тем, что побережье находится на пересечении ряда морских караванных путей, Анкара, пусть и не сразу, но сформировала проекты портов-бирж, где брокеры из разных стран размещают свои филиалы внутри портовой инфраструктуры, совершая операции непосредственно в Турции. Доходность таких сделок «купи-продай», естественно, в среднем невысока, но они позволяют через турецкие банки поддерживать постоянный валютный поток, который формирует ежесуточный и постоянный же остаток валюты на счетах, зачастую еще и оцениваемый дополнительно через промежуточный товарный запас до закрытия сделки.

Чтобы купить российские зерновые, торговец с Ближнего Востока не поедет в массе своей в Россию, он воспользуется услугами британского, итальянского, иорданского брокера в Адане или Мерсине. Собственно, если кто не понимал до конца, что же конкретно получает Р. Эрдоган в так называемой «зерновой сделке», то вот, собственно, рост такого оборота – это одна из задач. Дополнительный доход, пользуясь моментом дефицита, конечно, обеспечивается, но в целом Турция прирастает оборотом валюты на 20 мрлд долларов в год, и только по операциям с украинскими поставками.

Такие хабы-биржи в мире не редкость, но на Ближнем Востоке, который практически все продовольствие импортирует, кроме турецких, есть, пожалуй, Абу-Даби (ОАЭ). Турция закрывает Европу и Африку, ОАЭ – Юго-Восточную Азию. Газовый хаб, конечно, преследует в основе несколько иные задачи, но финансовый оборот – это тоже далеко не самый маленький бонус от его создания. Да и комиссии банковские никто не отменял. Пока можно будет к финансовому потоку получать дополнительные доходы сверх рынка, Анкара будет их получать, снизится доходность, останутся транзакции и финансовый поток, а еще загрузка инфраструктуры и рабочие места.

Работа с диаспорами​

И вот теперь мы подходим к такому интересному вопросу, как политика Турецкой республики по работе с диаспорами и «братскими народами». Во многом у Турции в XX веке сложилась где-то схожая с нами история, когда народы оказались разорваны по разные стороны границ и даже разбросаны по различным регионам. И здесь надо выделить в небольшие подразделы три аспекта: курдский, туркоманский и собственно тюркский.

Общеизвестный факт, что курды являются крупнейшим разделенным народом – более 40 млн человек проживают в основном в четырех смежных странах: Турции, Ираке, Иране и Сирии. Они так и называют эти регионы Северный Курдистан (Бакур), Южный Курдистан (Басур) и т. д.

В самой Турции курдов разных субэтнических элементов свыше 25 млн человек, т. е. минимум треть населения, что даже не позволяет их назвать «этническим меньшинством». На слуху обычно оказываются столкновения с т. н. Рабочей партией Курдистана, которая по сути дела является не партией, а анархическим (не путать с социалистическим) движением, с идеологией, категорически отрицающей государство в принципе. Ни в одном регионе, где действуют под разными названиями представители РПК с их постулатами «демократического конфедерализма», они не могут и главное – не собираются вписываться в рамки существующих административных моделей. К слову, ровно в этом и заключается их проблема во взаимоотношениях с официальным Дамаском.

На самом деле Анкара, в том числе в лице предшественников Р. Эрдогана, давно инкорпорировала всю курдскую бизнес-элиту в турецкую экономику, и не только в экономику, в администрацию и политику тоже. Курдский бизнес вполне себя неплохо чувствует в вопросах транзита товаров в Иракский Курдистан, хотя сами переходы контролирует турецкая верхушка и службы MIT. За это турецкие службы получают информацию о путях контрабанды РПК, а эрпэкашники являются в этом деле, пожалуй, лучшими в регионе.

Турецкая же элита занимается уже крупными проектами вроде нефтепроводов из Ирака и Азербайджана, а чуть ранее – и нелегальной нефти Ирака и Сирии. Ряд мэров курортных городов Турции – этнические курды, взаимодействие с Россией во многом тоже связано с курдами. В парламенте представлена и собственно прокурдская партия ДПН (за права, но без насилия), курды представлены и непосредственно в правящей эрдогановской ПСР, и в составе кабмина. Обычно там по нескольку портфелей у представителей курдов и радикальных националистов вроде «Серых волков», а основная часть от ПСР. Вот для примирения такого несхожего электората и их представителей Анкара обычно использует нарративы «паносманизма», т. е. общего турецкого исторического пути.

А чтобы лодка не шаталась сильнее, чем обычно, Анкара строит весьма специфические отношения с КРГ (Иракским Курдистаном), который имеет весьма широкую автономию в Ираке. Дело в том, что основа их экономики – нефть и поставки с юга и с севера. Элита в Эрбиле завязана на поставки в Турцию и из Турции, элита юга Курдистана (Сулеймания) – в основном на поставки из Ирана. Для среднего и мелкого бизнеса работают турецкие банки, что в условиях Ирака является огромным преимуществом. А на границе автономии находится г. Киркук, откуда собственно нефть в трубы и поступает, и идет в турецкий Джейхан. А еще у Анкары есть такие опции, как исток рек Тигр и Евфрат, которые можно регулировать в зависимости от политической обстановки.

Отношения с Эрбилем у Эрдогана подчеркнуто вежливые и деловые, а поскольку Иракский Курдистан на данный момент является единственным курдским образованием с государственной атрибутикой, то и курды турецкие не так выступают с сепаратистскими настроениями, как это было в 80–90-е годы. Картина здесь дается, конечно, довольно упрощенно, но мы сейчас рассматриваем эти вопросы векторно.

Второй по значимости фактор турецкого влияния – туркоманы – остатки собственно турецкого по происхождению населения на территориях, ставших самостоятельными государствами после распада Османской империи. В Сирии и в Ираке их проживает ок. 200 тыс. и 2,5 млн человек соответственно. Здесь Анкара в полной мере задействует принцип «своих не бросаем», и в каждом регионе есть соответствующие политические движения. Если в Сирии они в результате войны перешли в категории внешне непримиримой оппозиции, то в Ираке – это часть официального политического поля, и туркоманские партии входят в парламент.

Чисто турецкое своеобразие​

И вот здесь надо остановиться на чисто турецком своеобразии. Дело в том, что принято считать, такие национальные политические корпорации фактором дестабилизации государства. Но Анкара в данном случае действует ровно наоборот. Туркоманы Киркука и Иракского Курдистана выступили и выступают категорически против отделения региона от Ирака, работая на цементирование этого образования. Также будет на первый взгляд удивительным и то, что туркоманы сирийские выступают официально за единую Сирию и против любых автономий на ее территории. При этом, ведя войну с Б. Асадом и анархистами РПК на Севере Сирии. Парадокс? Вовсе нет. Просто все имеет свою цену. Позиция протурецких обществ в Ираке стоит Багдаду условий по поставкам нефти, позиция по Сирии еще полностью не «монетизирована», но можно нисколько не сомневаться, что цена будет немалой.

Не присоединяя территории к Турции, в итоге Эрдоган фактически добивается, настойчиво и неуклонно, места для расселения близких ему «исламистов» (а север Сирии – это сельское хозяйство) и переселения нелояльных курдов в Ирак или центральную Сирию. Т. е. «фактор родства» Р. Эрдоган использует весьма своеобразно – не разделяя соседние государства, даже цементируя их изнутри, он делает этот процесс для Турции весьма доходным бизнесом. Если единство и спокойствие зависит от Турции, то за это надо платить.

Среднеазиатский «пантюркизм», который в России наблюдатели традиционно рассматривают как чистую, но неоформленную угрозу, на самом деле также надо изучать с другого конца – финансово-экономического. Мы привыкли, вернее – нас приучили к тому, что то государство, которое «влезает» в эти регионы без нас, в итоге преследует цель присоединения территорий или разжигания там чего-то похожего на Украину. Это очень «сбивает прицел», потому что в суровой реальности с вопросами «разжигания» успешно справляются представители местной (в основном, кстати, интеллигенции) и без турецкой помощи. А Анкара этому не способствует, впрочем, и не препятствует – она на «тюркском мире» зарабатывает.

В начале статьи мы рассматривали высокую бизнес-активность турецких представителей, которые в регионах не просто проводят форумы, где раздают книжки и показывают фильмы, а занимаются созданием совместных предприятий, причем на уровне малого и даже микробизнеса. Первоначально это выглядит как предприятие по покупке местных товаров, для чего в самой Турции предприятию выдают кредит под госгарантии и по совершенно копеечным ставкам. В самих регионах разворачивается сеть турецких банков, в том числе с программами «исламского банкинга».

Далее все, что можно купить, пусть даже на уровне контейнерных поставок, покупается и везется в Турцию, однако со временем начинаются поставки встречные, чистое финансирование закупок сокращается, а товарный кредит расширяется. Через некоторое время это совместное предприятие занимается уже не экспортом в Турцию, а импортом турецких товаров. Еще через некоторое время и товарный кредит превращается в кредит финансовый от турецкого учреждения. Ровно таким образом Китай и страны Средней Азии вкладывались в создание Нового Шелкового пути, который сегодня по многим позициям работает почему-то в обратную сторону, для импорта в регион товаров турецкого производства.

Пока местные идеологи рассуждают о величии и единстве тюркского языка, братстве тюрок, изучают карты Большой Турции, дискутируют – писать на латинице или на кириллице, они работают на рост турецкого производства и турецкий же экспорт. А в политическом плане Анкара приобретает возможность участвовать в любых процессах в этих государствах, т. е. то получает то самое влияние. Казахстан долгое время рассматривал как большую внешнеполитическую победу то, что сирийское урегулирование проходило на площадке Астаны (Астанинский формат), но рынок сбыта приобретала в это время Турция. Если, не приведи, конечно, бог, но что-то по межнациональной линии пойдет в Казахстане не так, то лет через пять мы будем обращаться за участием в решении вопроса к Турции. При этом Анкара не только не будет выступать за аналог Майдана, ровно наоборот, но обойдется это далеко не в пресловутые «пять сольдо».

Турецкий Иван Калита​

В общем, надо сказать, что некоторым нашим соседям, особенно «союзным», сильно повезло, что Москва не использует, наверное, и пятнадцати процентов от потенциала политики «турецких рычагов». У Анкары все политические нарративы подкрепляются политикой на земле. А у нас тезисы, тезисы. Нам не платят, даже когда должны, Анкаре платят те, кто ничего не должен, при этом ресурсы затрачиваются турками на самом деле весьма скромные – они приходят в крупные инвестпроекты тогда, когда в регионе сформирован уже денежный поток «внизу».

Р. Эрдоган это, без всякого сомнения, Иван Калита в его турецкой версии, а может, и его реинкарнация. Его ахиллесова пята – тотальный импорт энергоносителей, который не позволяет вывести торговый баланс на устойчивый профицит и снизить зависимость некоторых регионов от притока денег в туристический сектор, вынуждая держать валюту в слабой позиции. Однако за последние годы Анкара приросла «Турецким потоком», ливийскими месторождениями, устойчивыми поставками нефти из Баку и Ирака.

Также, можно не сомневаться, что Турция получит в итоге и некоторую часть казахстанской нефти. Строится гигантская АЭС «Аккую», причем преимущественно на российский кредит, а теперь положено и начало строительству газового хаба. В общем, тут довольно наглядно видна разница между словами «величие» и «влияние» на деле. И пример с этой политики брать, автор считает, совсем не зазорно, скорее, наоборот.

Есть, правда, у современной Турции и уязвимости – исламский, нарочито консервативный вектор внутренней политики с трудом воспринимается европеизированной частью общества, а за годы нахождения в антисоветской коалиции и НАТО в турецком истеблишменте, военном и политическом, сформировались сетевые структуры вплоть до своеобразных политических сект. В 2016 году они совершили попытку военного переворота, который был подавлен, прежде всего, за счет высокого уровня общественной поддержки лично Р. Эрдогана.

Насколько глубоко корни были вычищены, до конца непонятно, а экономический кризис и волны беженцев уже второй раз не позволяют Р. Эрдогану на выборах получать устойчивое преимущество – победа идет в районе нескольких процентов. Турция шагает в плане влияния очень широко и эффективно, однако и традиционные «британские партнеры» были бы не прочь воспользоваться плодами этой работы, но без «друга Реджепа». И вот, если у них это получится, то сеть турецкого влияния может оказаться для России довольно опасной.

Михаил Николаевский (С)